Ты не будешь судима дважды.
Да, воздастся тебе потом
Справедливым судом присяжных,
Отрезвляющих лет судом.
Знать не ты, а судьба все чаще
На бессильных срывала злость...
Не пришлось насладиться счастьем,
И любимой быть не пришлось.
Каждый год выжигал укором
На горбушке души тавро.
Ты внушила себе, что скоро
Через зло обретешь добро.
Ты нельзя превращала в можно,
Ты сжигала мосты дотла...
...Ты любила себя безбожно...
И от бога любви ждала...

У нас проблем невпроворот,
Еще вникать в собачьи души...
Ужасно лапы непослушны,
И пол паркетный, словно лед.
Дыханье рвется из груди
С трудом, почти непостижимым.
Но он ползет к рукам любимым,
Тепло которых впереди,
А, значит, путь один - вперед,
Душа к душе...
И нет возврата...
Но он - большой и виноватый,
И умирающий - ползет.
Скулит:"Возьми, хозяин, плеть
И прогони мою усталость..."
Как объяснить ему, что старость
Уже нельзя преодолеть.
Щенячий визг на языке,
И взгляд последний, торопливый...
...Он умер, навсегда счастливый,
Прильнув к ласкающей руке...

Мертвецов везли обозами,
Шли живые в Питер пешими...
Говорят, туман был розовым,
На крови густой замешанным.
Над Кронштадтом вились вороны,
Над собором, да над башнями.
Полыньи зрачками черными
В глубину манили страшную.
Кровь за кровь...
Цвели подснежники
Над могилами расстрелянных.
На цветах - клеймо мятежное,
Тоже молоды и зелены.
Сколько судеб исковеркано,
По ночам рыдали матери...
Вы в Кронштадтский лед,
Как в зеркало,
Посмотрите повнимательней,
Небо серое разостлано...
Наступали дни пасхальные.
По церквушкам над погостами
Гасли свечи поминальные.
Отгремело лето грозами,
Шли невесты на венчание...
...А туман остался розовым,
И вода хранит молчание...

В дремотной тьме больного Петрограда
Цеплялся свет за лезвия штыков,
И падал вниз
На звук твоих шагов
Полосками обещанного ада.
Дома смыкали строй над головой.
Вздымались вверх тяжелые колонны.
А за спиной печатал раздраженно
Шаги недосыпающий конвой...
Врагам не полагаются гробы.
Усталый жест - одернут старый китель,
При деле все...
Ты одинокий зритель
Своей несостоявшейся судьбы.
И, может быть, последняя строка
С последним стоном вырвалась,
Но поздно...
...В агонии во тьме плясали звезды
На лезвии холодного штыка...

Померещился город Петра
В небе сером, как невские воды...
"Почитай-ка стихи, враг народа".
Уголовник велел у костра.
"Я еще не хочу умирать..."
На удачу душа уповала.
В отдаленности лесоповала
Так легко было дров наломать.
Кумачевый рассвет над тайгой
Оттолкнулся от глаз обреченно.
Грянул выстрел...
И глупый бельчонок
Покачнулся на ветке тугой.
Так ли было?
Скорей всего нет...
Слухи разные ходят по свету...
...Но Россия лишилась поэта,
Как лишен был России поэт...

Страна языческих пожарищ,
Убогих через одного...
Возьми грех на душу, товарищ,
И шлепни брата своего.
По христиански, под осиной
Схороним братца...
А потом
Мы смерти вескую причину
Отыщем классовым чутьем.
Товарищ, медлить не пристало.
Увидел сук - руби с плеча.
Ты есть боец ревтрибунала,
Ты носишь бант из кумача.
Товарищ, выпей и согрейся,
Не первый, не последний он...
Ушел в туман французский крейсер,
Мерцая золотом погон.
Страна святых и святотатцев,
Икон, благословивших зло.
...С Россией тяжело расстаться,
И не расстаться тяжело...

С утра барахтался рассвет
В холодном озере тумана...
Был мутен мир, как дно стакана.
Несвязен, как больничный бред.
С трудом роняли фонари
Комки расплавленного света.
Все то, что было недопето,
Я утром не договорил,
Не досказал...
Пускай кричат,
Что мы с туманом плоть от плоти...
Деревья шарили напротив
Стволами в небе, наугад.
И ждали самый первый луч,
Как ждут порой родного брата...
...Меня автобус вез куда-то,
Что означало - я везуч...

Мальчики играли в бога,
Деревянный крест.
Запыленная дорога,
Вдоль дороги лес.
Молоток,моток шпагата,
Несколько гвоздей,
Кот ни в чем не виноватый,
Четверо друзей...
На костре пекут картофель
Четверо ребят.
Под сосной, как на Голгофе,
Рыжий кот распят.
Лижет...
Лижет...
Лижет воздух,
Рядом пустота.
Смерть кошачья ходит возле
Страшного креста.
"Вроде сдох - сказал Серега -
По домам пора..."
...Мальчики играли в бога,
Кончилась игра...

Еще дробился колокольный звон,
Хмелел народ...
Смятением объятый,
Санкт-Петербург давно был обречен
На диктатуру пролетариата.
И день, и ночь
Была настороже
Внезапно одичавшая столица.
Грядущий Апокалипсис уже
В кошмарных снах увидели провидцы.
Еще звенели лихо бубенцы,
И в ресторанах подавали мидий...
Неисправимых сыновей
Отцы,
Стыдясь, предпочитали ненавидеть.
А сыновья смеялись им в лицо,
Словам предпочитая револьверы,
Чтоб разрядить их,
Может быть, в отцов...
Во имя веры все...
Во имя веры...